Глава 2

Ева припарковала «Жигули» на стоянке для сотрудников института. Многие студенты приезжали на куда более роскошных машинах, чем сами преподаватели, многие из которых вообще не имели личного транспорта. Ева поднялась на второй этаж в ассистентскую кафедры биологии и первым делом открыла откидывающуюся фрамугу, подвешенную на веревках, про которую никогда заранее нельзя было сказать, встанет ли она на место, когда понадобится ее закрыть. В противном случае приходилось залезать на стол и захлопывать ее вручную. Ева в комнате находилась одна, так как почти все сотрудники были уже в отпуске. Преподавателей, в целом, не хватало, а их средний возраст колебался в пределах пятидесяти лет. Этим обстоятельством институт, с одной стороны, кичился. Мол, у нас высокий уровень образования, так как все преподаватели – люди опытные. Но с другой стороны, это наводило на грустные мысли, что молодежь не торопилась пополнять ряды своих опытных коллег.

Воздух в ассистентской был очень затхлый. Пахло, как всегда в помещениях такого рода, бумагами, реактивами, старым картоном многочисленных учебных пособий, цветами в горшках и старой обувью, так как сотрудники переодевались в медицинские халаты и сменную обувь здесь же.

Надо отметить, что студенты любили и уважали Еву, считая ее строгой, но справедливой преподавательницей. Биология велась в медицинском институте на первом курсе, поэтому в группу Евы Дмитриевны попадали ребята часто после школы в возрасте семнадцати-восемнадцати лет. Ева старалась чисто по-человечески вникнуть в их проблемы, помочь им адаптироваться к загруженному учебному процессу, выбить общежитие, обеспечить пересдачу экзаменов. Она первая шла на контакт с растерявшимся студентом или студенткой, приехавшими из других городов и впервые оставшимися без семьи в большом городе, то есть выступала в качестве психолога.

– Что ты возишься с ними, как со своими детьми? – ругала ее Татьяна Коршунова. – Они уже взрослые, пусть сами и решают свои проблемы!

Но Ева по-другому общаться с людьми не умела, поэтому студенты и тянулись к ней со своими проблемами, словно цыплята к курице.

Ева посмотрела в окно, где моросил мелкий дождик, а серое небо сливалось на горизонте с таким же серым асфальтом. Ей все лето суждено было сидеть в городе. Причем Ева предпочитала проводить время в институте, смотря на крыши домов, имея большой стол и хорошее освещение, чем дома в своем районе. Летом, особенно в жару и духоту, Ева просто с ума сходила от запаха гнилых овощей с рынка. А уж когда ветер дул со стороны свалки, ей вообще становилось дурно. Многие сотрудники, зная, что Ева все лето просидит на кафедре, подсовывали ей работу, которую должны выполнять сами. Так и занимала себя Ева Дмитриевна, подготавливая за других квартальные и годовые отчеты, помогая приемной комиссии в оформлении документов, составляя за всю кафедру биологии график занятий, расписание лекций и дежурств, обновляя методические пособия и набрасывая план новых лабораторных работ и исследований.

Ева потуже затянула на затылке хвост из густых пепельных волос и, погрузившись в изучение бумаг у себя на рабочем столе, задумалась:

«Наверное, в чем-то моя мама права… Я все время что-то делаю для других, попросту говоря, на мне все время ездят. Сама же ничего не могу изменить в отношении окружающих ко мне и в моем отношении к жизни в целом. С другой стороны, разве мне трудно составить расписание, если я все равно еду на работу? Надо же себя чем-то занять, мне-то все равно деться и поехать некуда… Только нельзя о моих плачевных выводах сообщать моей маме, а то получится новый скандал под лозунгом: «Я же давно тебе говорила!»

Ева вспомнила недавний эпизод и последующий за ним неприятный диалог с матерью. Вышеупомянутый однокурсник Егор, который напрочь забыл о медицине сразу же после получения диплома и вскоре ушел в торговый бизнес, на днях снова наведывался к ним домой. Причем обставлял он это всегда очень ловко. Егор знал, что Мария Валентиновна к нему неравнодушна, как, впрочем, к любому представителю мужского пола, к которому можно выгодно пристроить свою великовозрастную дочь. Поэтому Егор приходил исключительно в отсутствие Евы и наводил справки о ее личной жизни у матери. Появлялся он всегда с подарками и шиком мужчины, сорящего деньгами. Сразу же выгружал на стол перед разомлевшей Марией Валентиновной тонну фруктов, дорогих шоколадных конфет, сырокопченую колбасу, банки черной и красной икры, шампанское, коньяк, элитный сыр и неизменную охапку красных роз. Мария Валентиновна сразу же сдавала подноготную дочери вместе со всеми потрохами.

– О какой такой ее личной жизни ты, Егорчик, говоришь?! Дом – работа, работа – дом, вот и вся ее жизнь! Ни о каких романах и возлюбленных нет и речи! Ты же знаешь Еву! Мужчины просто не вписываются в ее распорядок дня и график работы!

– С института помню ее толстую русую косу, которая только и маячила, что в библиотеке или в анатомичке, – согласился Егор. – К Еве и подойти-то с приглашением на свидание было страшно, не то чтобы… Все ребята гуляли, веселились, сходились, расходились, ссорились и создавали семьи, а наша Ева все училась!

– А ведь девочка-то выросла у меня хорошая, – прослезилась Мария Валентиновна, уже опрокинувшая рюмку настоящего армянского коньяка, принесенного Егором, – знаешь, как у меня сердце обливается кровью, наблюдая, как моя дочь гробит свою молодую жизнь?! Я ведь и назвала ее самым женским именем – Ева, как первую женщину на земле, – неоднократно в своих жалобах повторялась мать, – а она что? Разве же это женская доля и женская судьба? Разве же это жизнь настоящей женщины? Книжный червь – одно слово! – ругалась Мария Валентиновна.

– Но червячок, надо заметить, очень аппетитный, – промурлыкал Егор, подливая старой женщине коньяк, – вы же знаете, сколько я положил сил, ухаживая за ней?

– Знаю, милок, знаю, – вздохнула Мария Валентиновна.

– Я же не мог ждать Еву всю свою оставшуюся жизнь?!

– Нет, конечно, Егорчик, – снова вздохнула озабоченная судьбой дочери мать.

– Вот поэтому я и не дождался… женился, создал нормальную семью, обзавелся ребенком, все как у людей. Вы не представляете, Мария Валентиновна, у меня есть все: деньги, положение, красивая жена, здоровый ребенок, свой дом, квартира, дача, сбережения на «черный день»…

– Я все понимаю и нисколько не осуждаю тебя, Егор…

– Но самое печальное то, что я так и не забыл вашу Еву. Мне не хватает только ее для полного счастья. Разве человек не смеет желать абсолютного счастья? Мне она нравилась еще с институтских времен. Я бы хотел как-то встретиться с ней, поговорить, пообщаться, пригласить ее в ресторан или поехать вместе с ней в Италию или Испанию на море.

Когда Ева вернулась домой, Мария Валентиновна передала ей просьбу, а вернее, пожелание Егора. Дочь впала в шоковое состояние, впрочем, мать от нее ничего другого и не ожидала.

– Он предлагает поехать с ним на море в качестве любовницы?!

– От качества жены ты отказалась в свое время! Хоть мир посмотришь, развлечешься, почувствуешь себя женщиной…

– Мама!

– Ну, да о чем я говорю?! – махнула рукой Мария Валентиновна. – Была бы на твоем месте Танька, она бы своего не упустила! Она бы сделала так, что по приезде из отпуска Егор развелся бы с семьей и женился бы на ней. Когда же ты будешь, Ева, порасторопнее?! Ведь что парадоксально: что при том состоянии и характере, который у тебя сформировался, еще находятся люди, которым ты нравишься.

– А какое у меня состояние? – обиделась Ева.

– Не пользуешься косметикой, ходишь в очках, как черепаха Тортилла, носишь какую-то невзрачную, несовременную одежду! Я, старуха, и то не надела бы такую юбочку в складку и блузку в горошек! Ева, очнись! У тебя стройная, красивая фигура, тонкая талия, длинные ноги. Почему ты скрываешь все свои достоинства? Да с твоими бы данными…

Ева встрепенулась и попыталась отвлечься от грустных мыслей. Их вечный конфликт с матерью неразрешим. Возможно, что отец понял бы ее, а с матерью они были очень разные.